Осень окончательно пришла в Москву. Осень наступила и в суде. В том смысле, что чем дальше, тем меньше все стороны процесса понимают, что они вообще здесь делают. Процесс, который мог стать судом над «бунтовщиками» и «раскачивающими лодку», стал процессом, в объеме абсурдных текстов которого давно тонут все, кроме судьи. Судья Никишина все время что-то пишет, и кажется, что ей совсем не хочется спать. Когда-нибудь я обязательно спрошу, что она для этого делает.

Из всех свидетелей обвинения на этой неделе самым интересным оказался боец ОМОНа Денис Юрьевич Мухин. Обычно приходят потерпевшие, которые такие же потерпевшие, как мы революционеры. Но тут пришел человек в статусе свидетеля. При этом у него камнем был пробит шлем и ему-то как раз досталось. В зале он никого не опознал, хотя следователи на допросе настойчиво принуждали его опознать человека, похожего на Дениса Луцкевича. К сожалению, обо всем, что происходило в тот день, я пока не могу рассказать по морально-этическим соображениям, но именно после свидетеля Мухина я перестала так категорично высказываться в адрес всех, кто носит погоны и участвует в этом постыдном процессе. К нам в суд уже приходили разные представители «охраны правопорядка». Они были хитрые и простые, добрые и злые, глупые и умные. А с каким-то однозначным чувством внутреннего достоинства оказался только Мухин. Обычный мужчина тридцати лет, на которого я бы не обратила внимания, если бы шла по улице. Но, конечно, я не знаю, в каком статусе он находится в деле Максима Лузянина, уже осужденного на 4,5 года за скол зубной эмали, потому, конечно же, мое мнение касается только «дела двенадцати».

На этой неделе допрашивали двух других потерпевших — Алексея Троерина и Ивана Круглова. Они хоть и похожи друг на друга, но после 6 мая их судьбы сложились по-разному. Троерин получил квартиру на Можайском шоссе, правда, отказывался это признать в суде. А Круглов получил только повестки в СК и в суд.

На следующей неделе самым ожидаемым и звездным потерпевшим будет, скорее всего, боец ОМОНа Антон Олегович Деркач, которого должны были начать допрашивать в четверг, 19 сентября. Двухметровый амбал, полагающий, что нужно было включить водометы и «смыть в речку» всех пришедших на согласованный митинг, чтобы примерно проучить этих «проплаченных митингующих».

Допрос Деркача был прерван, так и не начавшись. Во время обеденного перерыва адвокату Сидоркиной позвонили и сообщили, что у Андрея Барабанова умерла бабушка. Это уже третья смерть в «Болотном деле». (Первым был Долматов, который, не дождавшись политического убежища, покончил с собой в лагере для беженцев в Голландии.) И понятно, что Барабанова, как и Косенко, у которого за две недели до этого умерла мама, на похороны не отпустят. И это страшно: в такие моменты понимаешь свое полное бессилие. Ведь ни конвойные, ни судья не позволят мне обнять Андрея Барабанова, сидящего в «аквариуме» и желающего побыстрее скрыться от посторонних глаз. И сколько таких историй будет еще?

Осень в суде сменится на календарную зиму в суде, и тогда уже ни одна из сторон не сможет выйти из этой истории достойно. Все, что там происходит четыре раза в неделю, чем дальше, тем больше похоже на российское общество в миниатюре.

Владимир Владимирович, отпустите уже всех домой, пожалуйста!

Мария Баронова для журнала The New Times