Химик Федор Бахов вышел под подписку о невыезде после полугода в СИЗО. В интервью БГ он рассказал, как из обычного участника митинга 6 мая стал фигурантом «Болотного дела», о ночном обыске и жизни в изоляторе
— Что было после того, как ты вышел из СИЗО?
— После освобождения я встретился со своей женой Светой. Она ждала меня у тюрьмы, обняла со слезами на глазах, мы постояли так минут пять. Поехали домой, где я впервые за полгода увидел дочь Настю. Когда она меня увидела, то даже не поняла сначала, кто это, а потом подошла и сказала, что очень сильно по мне скучала. Пока я сидел в СИЗО, ей говорили, что папа в командировке, но Настя уже достаточно взрослая, ей четыре с половиной года, она была дома, когда у нас был обыск, и понимала, что ее обманывают и ни в какую командировку я не уехал.
— Почему ты решил идти на митинг 6 мая? Что там происходило, почему возникла давка и драка?
— Я стал ходить на митинги из-за непонятной ситуации с выборами — с думскими и президентскими. На последних выборах я был наблюдателем на одном участке в Хамовниках, и, хотя именно на моем участке серьезных нарушений не было, общая ситуация с подтасовками и махинациями вызвала протест. И кроме того, у нас двенадцать лет одна и та же политика, мы зависим от цен на энергоносители, которые устанавливают совершенно другие страны, а если цены на нефть рухнут, то мы окажемся в крайне плачевном положении. Это мое личное суждение, я могу ошибаться.
Когда я шел на митинг 6 мая, у меня не было и мысли о том, что может что-то случиться. Во время шествия все было спокойно, никакой агрессии — все уже понимали, что на следующий день будет инаугурация Путина и, по сути дела, ничего уже не изменить.
Я шел в смешанной колонне — впереди были какие-то флаги красного цвета, по правую руку — зеленые с белым. Когда мы зашли на мост и уже должны были заворачивать на площадь, колонна встала минут на двадцать. Я был с левого края, недалеко от дополнительного оцепления ОМОНа, которое было выстроено по дугообразному принципу. Из-за этого проход на площадь был сильно сужен, а на саму площадь никого не пропускали. Впереди, на Большом Каменном мосту, было еще одно оцепление — несколько рядов ОМОНа и бронетехника. Сначала мы спокойно стояли на мосту, и мне не было страшно. Потом, когда кто-то крикнул: «Надо сесть!», я начал волноваться. Я сел на асфальт, но сразу же встал, поскольку сидеть было неудобно — ноги болят, народу много. Вокруг меня было очень шумно, кто-то кому-то все время кричал: «Почему не проходим?!» Многие волновались — пробка, давка. В толпе были женщины, некоторые — с колясками, мы пытались как-то двигаться, чтобы они прошли вперед, и вдруг сзади пошло какое-то давление, стало реально страшно, поскольку толпа понеслась, я почувствовал, как меня со всех сторон сдавили, такого ощущения я не испытывал никогда в жизни. Через несколько минут толпа прорвала оцепление, которое стояло по дуге. И тогда я подумал, что на такие мероприятия ходить нельзя, и сразу вспомнил, как мне рассказывали, что в такой давке — например на стадионе — люди просто погибали. Хорошо, что мне удалось тогда выжить.
В этот момент меня ударили по голове с криком «Вот тебе, б…дь!» — я не видел кто. Думаю, омоновцы
После того как оцепление прорвали, люди стали проходить на площадь. Я попытался дойти до сцены и не видел, как за моей спиной выстраивают заграждения и что дело уже дошло до драки. На самой площади было довольно спокойно, кто-то выкрикивал лозунги: «Долой президентское самодержавие!» Сейчас я те события смутно помню, может, это связано с тем, что меня на той площади по голове ударили.
Когда я находился в самом центре площади, произошла очередная атака, в результате которой я остался один в окружении омоновцев. Двое сотрудников скрутили мне руки. Тут же кто-то из митингующих попытался меня выхватить, а я упал на землю. Омоновцы не хотели меня отпускать, и я проскреб рукой по асфальту несколько метров. В этот момент меня ударили по голове с криком «Вот тебе, б…дь!» — я не видел кто. Думаю, омоновцы — удар нанесли широким, тупым предметом. После этого меня протащили еще несколько метров по асфальту, я пытался сказать, что сам в автобус пойду. Тогда меня поставили на ноги и заломали руки. Идти было сложно, голова кружилась.
— И тебя посадили в автозак?
— Да. В автобусе было двадцать человек. Час мы ждали, пока нас отвезут в ОВД. Одна из женщин, сидящих в автозаке, дала мне перекись водорода, и я, как мог, обработал изодранную руку, наложил повязку. На голове, я потом нащупал, была серьезная шишка. Телефон был разряжен, но кто-то в автобусе дал мне трубку, я набрал сестре Марии и сказал, что сижу в полицейском автобусе на Болотной площади и не знаю, куда меня повезут. Нас отвезли в ОВД «Вешняки» и долго пытались оформить протоколы. В результате кого-то оформили, кого-то — нет, кому-то дали подписать протоколы задержания, а кому-то, например мне, вообще никаких протоколов не дали. Позже, в мировом суде, мне сказали, что я сам от подписи отказался, а это неправда.
Я думал, что скоро все это забуду как страшный сон. Оказалось, это только начало. Седьмого мая прямо из ОВД меня повезли в мировой суд на Якиманку, где должны были судить по административной статье, но заседание отложили до 17 мая, и меня отпустили. Я помню, что перед судом боялся, что меня могут посадить на 15 суток в спецприемник, все время думал о том, как же я на работе это коллегам буду объяснять. Семнадцатого числа был суд, и мне предложили сразу признать свою вину и заплатить штраф в 500 рублей. Я решил немножко побороться, хотя понимал, что шансов у меня мало.
Меня судили по статье 19.3, неподчинение сотрудникам полиции. Стандартная статья, ее всем дают. У них в ОВД «Вешняки», я помню, даже образцы протоколов были — мой, например, составляли по протоколу Алексея Навального. На суде я утверждал, что ни в чем не виноват, никакого сопротивления сотрудникам полиции не оказывал. Мне выписали штраф в 500 рублей, и я поехал домой.
— За тобой пришли ночью?
— Ранним утром 10 июня — еще темно было. Раздался звонок в дверь. Мы со Светой проснулись, а теща и Настя спали. Я посмотрел в глазок, никого не увидел и решил дверь не открывать. Через некоторое время звонки в дверь стали практически постоянными, с небольшими интервалами. В пять утра в нашу дверь звонили и стучали уже без перерыва. Я попробовал позвонить родителям, но не смог, поскольку с телефоном случилась какая-то странная вещь: ты набираешь номер — и сразу идут гудки, как будто занято. Пробуешь звонить с мобильного — такая же история. Тогда я подошел к двери и спросил: «Что вам нужно?» Мне ответили, что есть документы на обыск в нашей квартире. Я не мог предположить — почему, за что? Когда кто-то ломится в твою дверь, это действительно страшно. Света побледнела, но не плакала. Настя по-прежнему спала. Я крикнул, что сейчас вызову полицию, а в ответ услышал: «Не надо никого вызывать, мы сами полиция. Сейчас будем дверь ломать». Тогда я открыл им сам.
Света сказала, что будет обыск на камеру снимать, чтобы нам, не дай бог, чего-нибудь не подложили. А ей говорят: «Снимайте, вот только камеру мы у вас изымем». И они действительно изъяли все электронные носители. Устроили, конечно, беспорядок, но в доме ничего вверх дном не перевернули, а Насте, проснувшейся от шума, мы сказали, что это к нам гости пришли. Меня попросили отдать вещи, в которых я был на митинге, и я отдал им только ботинки, поскольку вся одежда, которая на мне была, порвалась во время задержания. Рубашка на площади осталась, брюки на тряпки пошли.
— И куда тебя отвезли после обыска?
— В приемную СК, на улицу Туполева. Сказали, что я должен буду подписать протокол об изъятых у меня предметах: «Подпишешь, ознакомишься, и мы тебя отпустим». Я долго сидел в коридоре, а через час с небольшим меня отвели в кабинет №4, где следователь Денис Конов сказал: «Ну что же, Федор Николаевич, на вас есть неопровержимые доказательства». Суть сводилась к тому, что у них есть видео с моим участием в беспорядках, когда в полицию кидают разные предметы, а омоновцам наносят травмы. Потом следователь дополнил: «Поскольку вы работаете и живете в Москве и у вас маленькая дочь, вам достаточно будет просто рассказать, как все было, и мы отпустим вас домой».
Текст: Светлана Рейтер
Фотографии: Виктор Зуга